ГНЕСИНКА- 2011
До Приказа от 19 сентября – Гнесинка была не просто музучилищем. Живой историей и островком чего-то нереального в реальной до боли сегодняшней Москве жёсткого практицизма. Здание 70х годов на Поварской – как новая пломба среди многое повидавших стёршихся от времени старых зданий. Перед Гнесинкой – как почти везде, где учатся, - Сачкодром или Сачок: дворик, огороженный с одной стороны кованой решёткой. Деревья, вокруг которых сооружены, встроены в гармонии с их корявыми стволами, лавочки. Слева – широкая лестница в здание: высокое, некрасивое, не вписывающееся вроде как в этот район старой Москвы. Но при этом почему-то органичное. На стене прилеплена фигура – символическая статуя Гнесиной – даже она не внушает ужаса, умудрившись стать неотъемлемой частью местного пейзажа. Если подняться по лестнице и войти внутрь здания – окажешься в большом холле. Турникеты, когда они появились, поставили в самой глубине, так что холл открыт для всех. Здесь и гардероб, и вход в столовую – общую для Училища и Академии Гнесиных, и многочисленные афиши и афишки, – и лавочки для скучающих родителей. Которые раньше, до Приказа, приводили сюда даже совсем маленьких – при Гнесинке была Школа Лад. Где учили всех желающих – даже великовозрастных Ломоносовых, возжелавших вдруг овладеть искусством игры на флейте, к примеру. За денежку – да, но учили любого! Искусство принадлежит народу! Школу прикрыли ещё до Приказа – она чем-то помешала Дирекции. Возможно, тем, что там сложилась чересчур уж спаянная команда. И школа уж как-то слишком оказалась независимой и любимой.
В холле постоянно гужуются поодиночке и стайками студенты и студентки. Они, особенно в массе, ощутимо отличаются от среднестатистических парнишек-девчушек. Одеваться модно или современно здесь – дурной тон. Никого не волнуют последние коллекции того-то и того-то. А если и волнуют, это скорее робко прячется в потаённых уголках странной души, чем афишируется. Не поймут, а то и засмеют. Одежда подчёркивает индивидуальность, или не важна вообще. Здесь царство эклектики, которое причудливым образом перерастает в какой-то ощутимый, хотя и не передаваемый словами стиль. Здесь совсем мало краски и макияжа и очень много длинных волос и кос. Причём, не только у прекрасной половины – короткую мужскую стрижку встретишь гораздо реже, чем перехваченный резинкой хвост вкупе с бородой. Или распущенные по плечам кудри. Стрижка здесь – эпатаж, желание выделиться.
Зато то, что было бы эпатажем в любом другом месте, тут – норма. В холле большое зеркало. Мимо проходят двое, мирно о чём-то разговаривая. Один останавливается на минуту, поворачивается к зеркалу корпусом и, отставив ногу и закатив профессионально глаза, поёт поставленным баритоном: «Пою тебе, бог новобрачных!» При этом критически изучает собственную фигуру в зеркале. Потом поворачивается к приятелю: «Сойдёт?» И оба неспешно идут дальше, продолжая свой разговор. Совсем не о Гименее. Никто даже не вздрагивает – это нормально, привычно, обыкновенно.
В Гнесинке 11 этажей. Они закреплены за отделениями. Так что, если последовательно подниматься по лестнице или на маленьком лифтике (их, хотя и маленьких, целых три), то можно услышать-увидеть-встретить: теоретиков – народный хор – пианистов – струнников – народников ( в других московских училищах отделения народных инструментов нету) – духовиков…
В Гнесинке репетируют везде. Классы – это классы. Но главные репетиционные – это подоконники, широченные. Такие, что на них можно, свернувшись калачиком, поспать и даже, если уж приспичит, ночь провести без большого комфорта, но вполне сносно.
Ещё репетируют в туалетах. Их построили с размахом – в каждом есть большой тамбур, где ставят стулья баянисты. И виолончелисты. И прочие контрабасисты.
В туалетах – огромные окна. Вид из них на Москву такой – что только ради этого стоит постараться сюда просочиться как-нибудь. Ведь Поварская улица – в самом что ни на есть центре Москвы, и с верхних этажей Гнесинки вид, как со смотровой площадки высоченной башни.
Но главное в Гнесинке – люди, конечно. Такой концентрации отмеченных радостью жизни лиц всех возрастов я, пожалуй, мало где видела. При том, что они статистически гораздо более финансово потрёпанные и менее победительно-вальяжные, чем люди, идущие мимо по улице. Зато вальяжные чаще чувствуют себя потрёпанными жизнью – этого не скроешь. А эти – почему-то нет. Что удивительно – в Гнесинке нет понятия возраста. Это некое сообщество, попав в которое, живёшь по его цеховым правилам. И твоя ценность возрастом и званиями не определяется. Отношения студент-преподаватель сродни семейным. Если это семья дружная. И ежегодные Гнесинские капустники, которые собирают в большом зале училища аншлаг – они частенько совместные. Хотя считаются чисто студенческими. Но преподаватели так и норовят поучаствовать – вот ведь какие! И домой на чай зазвать пёструю компанию студентов: бывших, совсем сильно бывших, и теперешних. Ужас!
Студенты – отовсюду. Процент москвичей не зашкаливает. Вообще, в музыкальной среде – интернационал. Это объяснимо и замечательно. Сюда не идут богатые бездари – выучиться хоть как всё равно не получится, да и зачем – на классической музыке не заработать. Если очень-очень-очень сильно не повезёт. Вот и едут – не слишком озабоченные карьерой, но способные - со всей России. Плюс из Белоруссии. А за деньги – из Кореи. Азиаты очень уважают русскую музыкальную школу. Почти все места – бюджетные. Кроме вокального отделения – там слишком большой наплыв как раз-таки рвущихся в примы. Ну, на крайний случай, в Биланы. Там вот много платных, причём плата весьма существенная. Ведь она зависит от количества курсов и индивидуальных занятий – а их в такой сфере, как обучение музыке, всегда много.
Живут они в общежитии, которое делят с Академией имени Гнесиных и со Щукинским театральным училищем. Здание, которое несколько лет назад пытались отобрать. Под предлогом нерешаемых проблем с организацией пожарной безопасности. Но тогда студенты, объединившись и воплотив в жизнь дерзкий креатив, сумели-таки его отстоять. И неважно, что официальная версия замяла суровую реальность неравной борьбы и победу наглого студенчества. По ТВ озвучили слово «недопонимание» и не возвращались к теме угроз выселить из общежития с ОМОНом. Главное – они и по сей день там живут, эти девочки и мальчики с флейтами и дирижёрскими палочками.
В общем – всё бы как в сказке. Если бы не одно «но». Приказом от 19го Училище теперь носит страшное название «среднего звена единого учебного комплекса музыкального образования». Утратив свою независимость, право на свои традиции, на формирование программ, на свой собственный неповторимый аромат. Тот аромат, благодаря которому все былые бюрократические переименования до поры никого не трогали. Ведь вообще-то Училище уже давно на печати и в официальных документах именуют «Колледжем». Но ни один студент или преподаватель так его не называет – это постыдно даже. Наше Училище – как при Гнесиной. Имя Елены Фабиановны, родных которой не поставили в известность об уничтожении Училища, - в Гимне, который поют в конце каждого общего мероприятия в большом зале. А ведь именно она, на свои деньги, выкупила под здание землю в Москве, передала перед смертью училище в дар Москве, отстояла давнюю попытку объединить его с Академией. Теперь её нет, и будет – не Гнесинка, а – придаток чего-то там, некое обезличенное и лишённое индивидуальности «среднее звено».
Ну а студенты? При Московской Косерватории есть свой Колледж - Мерзляковка, пока что не тронутый ветрами лихих перемен. Так вот, если Гнесинцы – наливные яблоки и сочащиеся соком груши, то тамошние Мерзляковцы – качественные сухофрукты. Видимо, свежатинка теперешним вершителям судеб не нужна. Если уж кого и оставлять – то сухофрукты, они уже подвысохли. В них опасного задору меньше.
Так что, весь рассказ надо бы отредактировать в прошедшем времени. Но уж больно не хочется. Гнесинка форева, и пусть её враги – повесятся!
Теги: зулусьи россказни
